Все страхи мира - Страница 61

Здесь солнце встало так же рано, как и дома. Как только первые оранжевые лучи заглянули в окна, Расселл проснулся. Приехав в отель, он попросил, чтобы его разместили в номере с окнами на восток. Он помолился солнцу и приготовился к отъезду. Завтрак Расселл заказал заранее, и его доставили в номер — это стоит несколько лишних драхм, но какое это имеет значение? Он уложил те немногочисленные вещи, которые достал из чемодана, и к девяти уже был готов и очень нервничал. Если с ним что-нибудь случится, то это произойдет в ближайшие тридцать минут. Не исключено, он умрет еще до обеда, — в чужой стране, далеко от духов своего племени. Вернут ли его тело для погребения в Дакоту? Вряд ли. Он просто исчезнет с лица Земли. Действия, которые он приписывал полицейским, ничем не отличались от тех, которые предпринял бы он сам, но разумная тактика воина соответствовала тактике его противника, правда? Расселл расхаживал по комнате, глядя из окна на автомобили и уличных торговцев. Любой из них, продающий безделушки или кока-колу туристам, может запросто оказаться полицейским. И не один, скорее десяток. Полицейские не любят честные схватки, верно? Они стреляют из засады и нападают, лишь когда их намного больше.

9.15. Цифры на электронных часах выскакивали то быстро, то медленно, в зависимости от того, как часто Расселл оборачивался, чтобы посмотреть на них. Пора. Он взял чемоданы и не оглядываясь вышел из комнаты. До лифта было всего несколько шагов, и кабина прибыла так быстро, что тревога Расселла только усилилась. Через минуту он был в вестибюле. Отклонил помощь посыльного и сам донес чемоданы до стойки портье. Оставалось только расплатиться за завтрак, и он отдал положенные драхмы. До половины десятого было еще несколько минут, и он подошел к газетному киоску. Что происходит в мире? Марвин ощущал странное чувство любопытства, странное потому, что он жил в крохотном мире, состоящем из опасностей, ответных действий и маневров. Что такое мир? — спрашивал он себя. Миром для него было то, что он видел в данную минуту, сфера пространства, ограниченная его чувствами. Дома Расселл видел далекий горизонт и огромный купол неба над ним. А вот здесь действительность была ограничена стенами и простиралась всего на сотню футов от одного горизонта до другого. Внезапно его охватило острое чувство беспокойства. Он знал, что такое быть объектом охоты, и попытался справиться с этим чувством. Посмотрел на часы — 9.28.

Расселл подошел к стоянке такси, не зная, что делать дальше. Он остановился, поставил чемоданы на тротуар и с деланной небрежностью оглянулся по сторонам. Это потребовало от него немалых усилий — он знал, что в это мгновение на него могут быть направлены дула автоматов. Неужели он погибнет подобно Джону? Пуля пробьет ему голову, неожиданно, без всякого предупреждения, и он рухнет на асфальт и умрет, как животное, без всякого достоинства, присущего человеку. От такой мысли ему стало дурно. Расселл сжал свои могучие руки в тугие кулаки, чтобы они не дрожали. К нему приближался автомобиль, и водитель смотрел на него. Наконец-то! Расселл поднял чемоданы и пошел к машине.

— Мистер Дрейк? — Это было имя, под которым сейчас путешествовал Расселл. Водитель был не тот мужчина, которого он встретил за ужином. Ему стало ясно, что он имеет дело с профессионалами, каждый из которых выполняет свое поручение. Это был хороший знак.

— Да, это я, — ответил Расселл с улыбкой, похожей на гримасу.

Шофер вышел из машины и открыл багажник. Расселл уложил туда чемоданы, затем, подойдя к дверце, сел на сиденье рядом с водителем. В случае западни он успеет задушить его и таким образом чего-то достигнет.

В пятидесяти метрах позади в старом «опеле», раскрашенном под такси, сидел сержант полиции Спиридон Папаниколау. С роскошными черными усами, жуя ватрушку, он меньше всего походил на полицейского. В «бардачке» машины лежал небольшой автоматический пистолет, но Папаниколау, подобно большинству европейских полицейских, не был хорошим стрелком. Его настоящим оружием была камера «Никон», спрятанная под сиденьем. Сейчас он выполнял задание Министерства общественного порядка и вел наблюдение. У него была фотографическая память на лица — камера применялась для удобства тех, кто не отличался талантом, которым Папаниколау по праву гордился. Исполняемая им работа требовала бесконечного терпения, но у него терпения было в избытке. Всякий раз, когда полицейскому начальству становилось известно о возможном нападении террористов в районе Афин, Папаниколау отправлялся на охоту в окрестности отелей, аэропортов и причалов. Он был не единственным полицейским, выполняющим подобные задания, но зато справлялся с ними лучше других. Папаниколау обладал настоящим нюхом на террористов, подобно тому как его отец обладал нюхом на места, где лучше всего ловится рыба. Кроме того, он ненавидел террористов. Он ненавидел всех преступников во всем их разнообразии, но террористов — особенно, и Папаниколау выходил из себя, когда правительство то и дело меняло свое отношение к этим мерзавцам, то позволяя им оставаться в Греции, то выгоняя прочь. Папаниколау считал, что этим убийцам не место в его древней и благородной стране. Сейчас правительство опять изменило политику и потребовало изгнать их из Греции. Неделю назад поступило сообщение о том, что кого-то из Народного фронта освобождения Палестины вроде бы видели неподалеку от Парфенона. Четыре агента из группы Папаниколау находились в аэропорту. Еще несколько проверяли причалы, а вот сам он любил следить за отелями. Ведь останавливаться где-то надо. Они никогда не выбирали лучших, чтобы не выделяться. И не жили в плохих — мерзавцы любили определенную степень комфорта. Средненькие, удобные семейные пансионаты в переулках, среди множества путешественников студенческого возраста, чей непрерывный поток — то входили, то уходили — затруднял обнаружение какого-то определенного лица. Но у Папаниколау были глаза отца. Он мог опознать человека на расстоянии семидесяти метров, посмотрев на него всего полсекунды.