Все страхи мира - Страница 25

Раввин Кон прибыл в назначенное время. Вместе с ним пришел раввин Элеазар Голдмарк, переживший Освенцим, с клеймом лагеря на руке — там он познал важность веры перед лицом самой смерти. В руках у них были колья для разметки и геодезическая рулетка. Они сделают разметку, и начиная с этого момента площадка будет охраняться посменно до тех пор, пока правительство не согласится очистить ее от мусульманской нечисти. Взрыв народного энтузиазма по всей стране и поток денег из Европы и Америки позволят завершить строительство через пять лет — и после этого уже никто не осмелится говорить о том, чтобы отнять эту землю у тех, кому завещана самим Богом.

— Черт побери, — пробормотал кто-то позади, но суровый взгляд заставил замолчать того, кто осмелился богохульствовать в этот судьбоносный момент.

Бенни кивнул двум раввинам, которые двинулись вперед. Полицейские последовали за своим капитаном в пятидесяти метрах за ними. Цадин молился о безопасности Кона и Голдмарка, хотя и знал, что они полностью примирились с угрожающей им опасностью, подобно тому, как Авраам примирился со смертью своего сына как условием Закона Божьего.

Однако вера, которая привела Цадина сюда, ослепила его и помешала принять тот очевидный факт, что Израиль действительно слишком маленькая страна для хранения секретов и что такие же, как он, евреи, его соотечественники, которые считали Кона и Голдмарка просто разновидностью иранских аятолл-фундаменталистов, знали о происходящем, и потому слухи распространились очень широко. На площади, у подножия Стены плача, толпились телевизионные репортеры и операторы. Кое-кто из них были в касках строительных рабочих, ожидая града камней, который, по их мнению, был неизбежен. Может быть, все это к лучшему, подумал капитан Цадин, следуя за раввинами к вершине Храмовой горы. Мир должен знать о том, что происходит. Бессознательно он ускорил шаг, чтобы приблизиться к Кону и Голдмарку. Несмотря на то что они готовы принять мученическую смерть, он должен охранять их. Правая рука скользнула к кобуре, и капитан проверил, не слишком ли туго она застегнута. Не исключено, что ему может понадобиться пистолет — и скоро.

Арабы заняли гору. С разочарованием Цадин увидел, как их много — как блох, как крыс, занявших место, отведенное вовсе не им. Неважно, лишь бы не мешали. Разумеется, они не сдадутся так просто, и Цадин знал это. Они пошли наперекор воле Господа.

Что-то захрипело в портативном приемопередатчике капитана, но он не отреагировал. Не иначе начальник желает узнать, почему он не выполнил его распоряжение, и приказывает сейчас же отступить. Нет, только не сегодня. Кон и Голдмарк бесстрашно шли к арабам, стоящим у них на пути. При виде такой смелости и веры у Цадина на глазах едва не выступили слезы. Пусть же Господь будет милосерден к ним, не даст им погибнуть. Позади капитана, не отставая, следовали около половины его полицейских — и не мудрено, ведь он сам перетасовал смены, собрав в эту тех, на кого мог положиться. Не оглядываясь назад, он знал, что они не прикрывались прозрачными щитами из лексана; слышались только щелчки снимаемых предохранителей. Как трудно ждать, как трудно предвосхитить, откуда обрушится первый град камней — вот-вот или в любой другой момент.

Господи Боже мой, пусть они живут, сохрани их и защити. Сжалься над ними, как ты сжалился над Исааком, молил Цадин.

Теперь он был всего метрах в пятидесяти от двух бесстрашных раввинов: одного, что родился в Польше, сумел выжить в ужасных концлагерях, где погибли его жена и ребенок, где он сумел каким-то образом укрепить дух и понять важность веры; и второго, что родился в Америке, приехал в Израиль, воевал, защищая эту страну, и только после этого вернулся к Богу, подобно тому, как это совсем недавно сделал сам Бенни.

Раввины были в десяти метрах от мрачных грязных арабов, когда все произошло. Только арабы видели, как безмятежны их лица, с какой радостью они встретили это утро, и только арабы видели шок и удивление на лице поляка и потрясение и боль на лице американца, когда раввины поняли, что им уготовила судьба.

По команде первый ряд арабов — одни юноши, долгое время стремившиеся к конфронтации, — сели на землю. Сто молодых мужчин позади последовали их примеру. Затем первый ряд принялся хлопать в ладоши. И петь. Бенни не сразу разобрал слова, хотя он знал арабский язык не хуже любого палестинца:

Мы все преодолеем,
Мы все преодолеем,
Мы все преодолеем — когда-нибудь.

Телевизионщики стояли сразу за полицейскими. Несколько репортеров изумленно рассмеялись, ощутив жестокую иронию происходящего. Одним из них был корреспондент компании Си-эн-эн Пит Фрэнкс, который выразил общее мнение возгласом: «Вот сукины дети!». В это мгновение Фрэнкс понял, что мир снова изменился. Он присутствовал в Москве на первом демократическом заседании Верховного Совета, в Манагуа — тем вечером, когда сандинисты проиграли выборы, в успехе которых не сомневались, и в Пекине наблюдал гибель богини Свободы. И вот теперь это? — подумал он. — Арабы наконец-то поумнели. Боже мой!

— Надеюсь, Мики, ты ведешь съемку?

— Они действительно поют то, что мне кажется?

— Чертовски похоже. Давай подойдем поближе.

Руководителем арабов был двадцатилетний студент-социолог по имени Хашими Мусса. Его рука была навсегда повреждена израильской дубинкой, а половина зубов выбита резиновой пулей стрелка, который был особенно зол в тот день. Его храбрость была вне сомнений, он сумел убедительно доказать это. Десяток раз он смотрел в лицо смерти, пока наконец не утвердилось его положение вожака, но теперь он заставил людей прислушиваться к его словам, и ему удалось осуществить мысль, которую он вынашивал на протяжении пяти бесконечных лет терпения. Понадобилось три дня, чтобы уговорить их, затем ему невероятно, сказочно повезло: один из еврейских друзей, испытывающий отвращение к тирадам религиозных консерваторов собственной страны, слишком громко упомянул о планах на этот день. Возможно, это судьба, подумал Хашими, или воля Аллаха, а может, просто везение. Как бы то ни было, наступил момент, ради которого он жил пять лет, после того как пятнадцатилетним юнцом узнал о Ганди и Кинге, о том, как они победили, проявив простую пассивную смелость. Нелегко было уговорить товарищей, ведь это значило подавить их почти генетическую склонность к войне, но он одержал верх. И теперь его идея должна выдержать испытание.